Родился в Сухуми в творческой семье, отец – известный поэт-футурист, прозаик, авиатор Василий Васильевич Каменский, мать – певица и педагог Августа Алексеевна Касторская. С 1936 года жил с матерью в Москве. Рисовать начал с раннего детства. В 1939-1945 годах учился в Московской средней художественной школе, по окончании МСХШ поступил в художественный институт им. В. И. Сурикова. Годы учёбы проходили в тягостной атмосфере официоза.
В период «оттепели» благодаря выставкам и изданиям познакомился с современным западным искусством, повлиявшим на формирование его творчества. Каменский знакомится со стилем и методами западных мастеров, исследует новые изобразительные приёмы. Но уже в 1962 году после скандала на выставке «30 лет МОСХа» стало ясно, что мечты о свободном искусстве в СССР несколько преждевременны. Однако процесс обновления отечественного искусства был неотвратим.
С 1958 года Каменский преподавал в Государственном заочном народном университете искусств, в 1966-м – в Московском полиграфическом институте. В 1974–1989 годах работал на Московском комбинате графических искусств. Создал большие серии графических и живописных произведений.
Иллюстрировал сказки для детей. С конца 1980-х с работал над большим циклом иллюстраций к произведениям русских и французских поэтов: В. Хлебникова, В. Маяковского, В. Каменского, В. Брюсова, П. Элюара, А. Бретона, С. Малларме. Участник многих выставок, как групповых (1988, 1989, 2001, 2002, 2005, 2006), так и персональных (1998, 2006, 2007). Член Московского отделения Союза художников (1958).
Работы находятся в Государственной Третьяковской галерее, Государственном Русском музее, Тульском художественном музее, галерее Нади Брыкиной (Цюрих, Швейцария), а также в частных коллекциях в России, Германии, Франции, Норвегии, Швейцарии, США.
«Я не придаю слишком большого значения содержанию, психологии, настроению. В своих внутренних рассуждениях я не останавливаюсь перед словом „бессмысленность“, так как, по-моему, только бессмысленность по-настоящему бескорыстна».
«Картина без названия – это прекрасная возможность для зрителя начать восприятие со зрительных ощущений. Название может оказаться столь значительным, что может увести зрителя от самого главного – пластического смысла картины».
(А.В. Каменский. Из каталога к выставке, 1991)
«…Нужны предельно камерные пространства, чтобы осмыслить живопись Каменского как некое метафизическое явление, прочувствовать его личностную сращенность с красочной массой и, в конечном итоге, просто оценить выдающееся мастерство самого живописца. Его искусство сродни японскому. Нужна ниша, одна картина, один цветок и тишина. И тогда Каменский встает на свое место.
… Свойственная ему тяга к классицистическому равновесию и внутренней эмоциональной устойчивости вела Каменского к воплощению обобщающих впечатлений, призывающих к углубленному философическому размышлению.
…Найденные Каменским пути к осмыслению обобщений реального мира реализовались, прежде всего, в развитии живописной правды. Опираясь на внешние импульсы, живописец уходил от поверхностной фактографии в многослойные глубины художественной интерпретации. Впечатление постепенно становится обобщающим знаком, переданным живописными средствами».
Михаил Красилин ("Наше Наследие" № 87 2008)
Скрытое искусство Алексея Каменского
Из книги «Алексей Каменский. Удаляя лишнее. ModernArtConsulting. 2017
Алексей Каменский, сын:
«…мой папа ужасно любил всяческие «неправильности». Несимметричность фигур и нарушение пропорций… Папа бывал просто очень доволен, когда нечто переставало подчиняться законам физики и логики и начинало следовать каким-то другим, своим внутренним законам».
Иван Карамян, художник:
«Краска Каменского – это некое сосредоточие всех смыслов, в том числе живописных. В жанровой ситуации она неизбежно «повязана» важными, но все же второстепенными сюжетными коннотациями. А вот в «живом пятне» она уравнивается с живописью окончательно. Краска и цвет в искусстве Каменского неразделимы и равнозначны. Собственно, отсюда такая зрительная его привлекательность и такая неизбывность красочной поверхности. Отсюда и ощущение необычайной по силе «настоящести» его работ».
Александр Щербинин, художник:
«… Он был безраздельно предан искусству живописи. Его романтические, почти книжные представления о жизни художника, его быт и атмосфера, напоминавшие легенды о живописцах конца XIX – начала XX века, были для него единственно возможной реальностью. …Его даосское спокойствие во все ускоряющемся беге нашего века сумело открыть для творчества «длительное время», так необходимое созерцающему художнику. Понятие «мастер» подходило к нему, как никому другому, он владел собой, временем и пространством, желание захватить и то и другое было чуждо его натуре и его мастерству.
…Если слегка прикоснуться к тайне его искусства, то можно сказать, что его художественный путь лежал, как, впрочем, у многих мастеров XX столетия, особенно его первой половины, в поисках такого живописного выражения, которое было бы свободно от подпорок внешнего сюжета. Он стремился узаконить чисто живописное высказывание.
… Выражать себя через живопись означало, по Каменскому, наслаждаться ею».
Катя Демьянова, художник:
«…Трудился над одной вещью Алексей Васильевич подолгу, это был именно процесс, а не желание сделать готовую картину. Заглянешь вечером в мастерскую, там красивейший голубой выплывает из коричневого и красноватого. На другой день – ни следа, как и не было. Мне было жалко: «Алексей Васильевич, как же так, такой был голубой пронзительный». Он только посмеивался».
Юлия Кауль, жена сына:
«…Когда я встречаю выражение, что каждый день нужно проживать, как последний, я думаю про Алексея Васильевича. Его общение с миром было как раз таким. Его отношение к работе, которая наполняла всю его жизнь, было одновременно очень серьезным и очень легким. Как легко и безмятежно он расставался со своими картинами, знают все, кому эти работы когда-либо доставались. Всех людей он легко впускал в свой дом и в свою жизнь, встречал и принимал с обезоруживающей доверчивостью и невероятно доброжелательным любопытством. И отношения с окружающими в полном порядке – то есть такие, что он мог вообще-то в любой момент уйти, не надо было ничего, так сказать, исправлять, переделывать, подчищать. Так и произошло».
Юрий Петухов, художник, коллекционер, издатель:
«…У Алексея Васильевича не было границы между жизнью обыкновенного человека и художника. Он умел восхищаться и радоваться самым простым вещам, как ребенок. Он не ездил на работу в мастерскую, не говорил: надо бы написать картину. Отношения Каменского с искусством носили интимный, доверительный характер. Ни одной из сторон этого диалога не требовалось доказывать другой что-либо. Каменский спокойно и искренне признавал главенство искусства, не пытаясь открыть всеобщую формулу красоты и гармонии. Он не столько стремился найти в искусстве свое место, сколько последовательно, иногда наощупь, старался отыскать нечто значительное и важное лично для себя. Каменский, безусловно, считал искусство очень личным и сокровенным занятием. …Алексей Васильевич – художник-созерцатель, всю жизнь медитативно и вдумчиво изучавший природу и людей. Он любил природу, и она, видимо, чувствуя это, отвечала ему взаимностью, открывая свои маленькие тайны, из которых позднее появлялись серии рисунков и пастелей. …Тема, сюжет сами определяли свое развитие, необходимое и достаточное для себя количество листов. Художник только реализовывал, помогая осуществиться, раскрыться сюжету.
…Практически все работы Каменского начинались с натурных, достаточно реалистичных и достоверных набросков. В дальнейшем художник убирал все лишнее, ненужное, несущественное. …Этот метод отсечения лишнего, несущественного постепенно приводил работы самого Каменского к полной абстракции».
