«Работа художника – путь к информации, которая живет в образе. Эту информацию нельзя передать словами. Через чувство она проецируется на лист бумаги или холст и обретает самостоятельную материальность. В этом случае пространство листа и цвет не являются изображением «видимого мира», они – производное от внутренней жизни. Образ мира отражен в человеке. Понять его можно, если видеть душой.
Пейзаж является источником информации. Чтобы не заблудиться в собственных поисках, надо время от времени писать цвет с натуры. Это обогащает цветовосприятие, расширяет опыт живописного переживания. Похоже на то, как после зимы сунуть руки в грядку и поухаживать за цветком.
Пишу не предмет и не пейзаж, а чувство, которое переживаю – то, что трогает и восхищает в происходящем».
Из статьи: «Женщины-художники Москвы. Путь в искусстве. Елена Горина». «ДИ», Москва, 2005
«Мне посчастливилось родиться в необыкновенно разносторонней семье. Отец – Иван Горин, искусствовед, художник, реставратор, создатель всемирно известного Государственного научно-исследовательского института реставрации, крупнейший специалист в области экспертизы художественных произведений, знаток искусства с тончайшей интуицией. Мать – Людмила Горина, историк, профессор Московского государственного университета, автор многих книг по истории славян, имеет титул «женщина века», присужденный Оксфордским биографическим центром. Эти титулы и заслуги случились потом, а когда я родилась, родители, студенты МГУ, только начинали свой путь. Поэтому главным моим воспитателем была нянька, сестра моего дедушки, Наталья Ивановна Щербакова, неграмотная крестьянка из-под города Егорьевска. Она не умела читать, но сказок, которые она знала, хватило бы на большую библиотеку. Дедушка – Василий Иванович Горлов, человек невероятной доброты, всю жизнь проработал в Министерстве цветной металлургии, был начальником главка «Цветметзолото» и во время Великой Отечественной войны перевозил на Урал военные заводы… Бабушка Мария Алексеевна, потомок разорившегося дворянского рода Леоновых, непосредственно детьми и внуками почти не занималась, но зато замечательно пекла пироги и варила варенье по рецептам, сохраненным чуть ли не со времен Ивана Грозного.
Самое большое теплое воспоминание – залезть вечером к папе на колени и смотреть, как раскрывать икону из-под записи. Видеть, как из-под черноты начинают сиять лазурь и киноварь, учиться снимать записи и восстанавливать утраченные фрагменты живописи. Лет в 7-8 мне приснился первый цветной сон: большая зеленая поляна, заросшая ярко-алыми маками. С этого момента я стала пытаться нарисовать то, что вижу и чувствую. Года через 2-3 отец, посмотрев очередную картину, спросил: «Хочешь учиться живописи?» Это было неожиданно, и я ответила: «Не знаю, наверное, хочу». Тогда папа озадачил меня еще больше: «А ты понимаешь, что это на всю жизнь? Будешь ли ты это делать?» Я почему-то испугалась, но представить себе «всю жизнь» не смогла и, подумав, ответила: «Буду». На тот момент я, кроме картинок, писала еще стихи и рассказы, и если бы мать спросила меня так же строго, как отец, еще неизвестно, чем бы я сейчас занималась. Но она не спросила, и через год я поступила в МСХШ. Это была совсем особая жизнь. В школу не надо было ходить в форме. В автобусе надо было ехать с этюдником. Завтракать можно в школе, а можно перейти дорогу и поесть в буфете Третьяковской галереи. В оставшиеся минуты забежать в какой-нибудь из любимых залов. Пристрастия менялись – в разные годы это были залы Врубеля, Иванова, иконописи, Серова, Ге, Брюллова. Иногда хотелось Куинджи, иногда – Левицкого и Рокотова. Но в течение семи лет они всегда были рядом…
Не знаю, чего хотели от нас наши учителя… Нас ругали гораздо чаще, чем хвалили. От нас требовали быть художниками, и в то же время строжайше соблюдать академическую школу и работать везде и всегда, и никогда не быть довольными собой. И потом – трепетная передача выросших «личинок» в Суриковский институт. Думаю, наши учителя переживали за нас больше, чем мы за себя. Наш выпуск 1973 года поступил в МГХИ почти полностью: Ольга Карелиц, Татьяна Ломакина, Дмитрий Тугаринов, Дмитрий Крылов, Татьяна Файдыш, Наталья Толстая… Можно назвать еще много имен. Я поступила на факультет графики. Почему-то живопись казалась мне более «глупым» искусством. А может, сыграли свою роль любовь к литературе, интеллектуальным изыскам и момент моды. Полный восторг! Как бы сейчас сказали, «крышу сносит»: хочешь офорт – пожалуйста, Михаил Николаевич Алексич расскажет и покажет все, что знает; хочешь литографию – Николай Львович Воронков посмотрит, что тебя интересует и посоветует, как с этим разобраться. Кибрик, Пономарев, Успенский – учись, спрашивай – тебе дают все, что можешь взять. История искусств – Алпатов, Дунаев – от начала времен до неразрешенного авангарда и подлинников Митрохина в руках…
Шесть институтских лет не были замкнуты сами в себе. Каждое лето отец или брал меня с собой в реставрационные поездки по храмам России, или «сватал» меня художником в археологические и этнографические экспедиции. И то, и другое, и третье дало мне неоценимый опыт и результаты, сказавшиеся потом. Конкретное знакомство с реставрацией храмовой живописи дало мне не только знание технологии иконописи и фрески, но и иконописного канона древнерусского искусства разных веков…
Институт я закончила с «красным» дипломом. Мне не было трудно учиться…
…Дрезденская галерея. Странное это было впечатление: залы немецкой живописи, залы малых голландцев – это все меньше, чем в Эрмитаже. А потом – зал Сандро Боттичелли. А еще потом – «Сикстинская мадонна». Я всегда была уверена в существовании Творца. Меня не крестили в детстве. На репродукциях Сикстинская мадонна производила на меня впечатление конфетной коробки. Когда я ее увидела, никаких сомнений в том, что Бог есть, больше не осталось. Человек сам написать такое не может. Рука Божия видна так сильно, что уйти от этого нельзя. Такое сочетание красного с синим под силу только Творцу. Впечатление, полученное в Дрезденской галерее, осталось над моей жизнью и творческой деятельностью навсегда…
Во второй половине 1980-х годов социальное напряжение в обществе стало настойчиво проникать в работы. Остроэкспрессивная графика нравилась очень многим художникам и искусствоведам. Но в какой-то момент я вдруг поняла, что занимаюсь размножением зла. Поясню: художник сбрасывает на холст или бумагу негативную эмоцию. Он от нее избавился, а с его работы зрители этот негатив получили, – тем самым зла стало больше. Поняв это, я запретила себе изображать зло или «чернуху», как теперь говорят. И совершенно не могу видеть это у других художников. Хотя зло писать чрезвычайно легко – оно само лезет на холсты. Написать свет, не впадая в «сладкие слюни», гораздо сложнее…
Живопись для меня – это образ жизни. Тому, что вижу и чувствую, я пытаюсь найти адекватный способ изображения.
Я не ставлю себя в жесткие рамки каких-либо определенных направлений, течений, задач. Стараюсь слушать свою душу и делать то, что в данный момент просится. Бывает, внутри тебя возникает пластический или красочный образ, которому еще нет словесного определения, или вообще нет подобия в зримом мире. Иногда эти образы столь настойчивы, что их просто невозможно не реализовать…
Сказать, что моя жизнь – сплошное благополучие, я не могу. Так же, как у многих художников, заработок нестабилен и непредсказуем. Ситуация «то густо, то пусто» знакома большинству из нас. И чаще бывает «пусто». Большая часть заработка уходит на покупку холста и красок. «Последние 3 рубля» чаще шли на покупку масла художественного, а не сливочного. Но и здесь меня поддерживали близкие…
Я очень счастливый человек. День за днем, год за годом делаю то, что просит моя душа, и то, что я делаю, оказывается еще кому-то нужным. Картины с выставок покупали коллекционеры, музеи и просто зрители, и теперь мои работы живут в музеях и частных собраниях множества стран мира в Европе, Азии и Америке…
Наша семья вся пропитана творчеством. Точнее, она построена на творчестве. Создание чего-либо – всегда главное для всех членов семьи, и любое действие, направленное к добру, всегда будет поддержано. Таким был мой отец, такой мой муж, и такой же выросла наша дочь Мария… Теперь наша дочь – архитектор-дизайнер, и, надеюсь, что ее творческая судьба будет успешной. Наверное, наша семья связана какой-то определенной творческой задачей – так пересекаются наши действия. У нас часто возникает потребность в совместном творчестве или в синтезе творческих устремлений… У меня есть ещё увлечение, или «направление творчества» – я очень люблю землю и то, что на ней растет. У нас есть небольшой сад, заложенный еще дедушкой и бабушкой. Получив сад в свои руки, я занялась «живописью на клумбах». Подобрать цветы так, чтобы они все лето, сменяя друг друга, составляли гармоническую цветовую картину – вот уже 25 лет я могу позволить себе такое счастье. Растение, за которым немножко поухаживали, такой сторицей воздает вам за заботу, что трудно сравнить это удовольствие с чем-то еще, ну разве что с радостью от получившейся картины. Сад для меня это тоже холст».
Звания
Член Московского союза художников, Союза художников России.
Выставки
С 1978 года постоянный участник московских, республиканских, всесоюзных, международных и зарубежных выставок. 18 персональных выставок (Россия, Голландия, Италия, США).
Работы находятся в коллекциях Дрезденской галереи, Florida International museum (США), Cite des Art (Франция), в Фонде славянской культуры (Голландия), Музее современного искусства в Москве, в Государственном центральном театральном музее имени А. А. Бахрушина, в собрании Калужского музея изобразительных искусств, музее «Новый Иерусалим», в коллекциях МК РФ и дирекции выставок Союза художников, а также в частных коллекциях множества стран мира в Европе, Азии и Америке.
Награды
Награждена Дипломом и Серебряной медалью Российской академии художеств, лауреат премии им. В. А. Ватагина.
Монументальные работы:
Роспись зала Florida International museum (США) для выставки «Сокровища царей» из музеев Московского Кремля(1994 г.), Роспись храма Святителя и Чудотворца Николая в г. Сочи-Лазаревское (2001 г.). Керамическая икона «Успение Пресвятой Богородицы» для наружного убранства храма Успения Пресвятой Богородицы в селе Старые Кузьмёнки Московской области (2013).
