Основные персональные выставки состоялись в городах:
Ленинск-Кузнецкий, Владимир, Муром, Ярославль, Москва (журнал «Наше наследие»), Санкт-Петербург (Государственный Русский музей, музей-квартира И.И. Бродского), Екатеринбург, Вологда и многих других.
Произведения находятся во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике, в Московском музее современного искусства, Министерстве культуры РФ, Государственном Русском музее, в художественных музеях Мурома, Александрова, Липецка, Ярославля, Энгельса, Омска, Ханты-Мансийска, собраниях Института русского реалистического искусства в Москве, Института графики США в Калифорнии, в Пензенском музее народного творчества и многих других музеях, а также в частных собраниях России, Франции, Германии, Великобритании, Израиле, США.
Известный историк искусства, художественный критик, академик Российской академии художеств Андрей Андреевич Золотов так написал о Севостьянове в статье к выставке художника в Государственном Русском музее (Санкт-Петербург):
«Родившийся в сибирском Ленинске-Кузнецком, шагнувший в профессиональное искусство в Пензе, переживший обретение себя в соприкосновении с тайнами природной художественности в славном и возлюбленном Владимире (здесь и живет), заслуженный художник Российской Федерации Севостьянов за десятилетия честной напряженной жизни в искусстве – жизни неудержимо искренней в размахе недюжинного дарования – исполнился чистой естественности, внутренней тонкости, профессиональной строгости (к себе, разумеется), свободы от почти общепринятых в творческой среде условностей и комплексов, наконец, личностной независимости в великой традиции и веры в себя – художника вне «направлений», нарочитых стилевых опытов, при этом живого, сомневающегося и нежного в своей убеждающей выразительности на полотне или белом листе.
Севостьянов современный художник – из XXI столетия. Он совсем не похож на Шишкина, притом, что способен восхищаться им. Он совсем не похож на Левитана, Серова или Коровина, Андрея Мыльникова или Ефрема Зверькова, Андрея Тутунова или Павла Никонова. Но он и не в противоречии со всем прекрасным, что создано до него, вокруг него, создается сейчас другими. Он не конкурирует и не соревнуется с тенденциями и именами, их олицетворяющими. Он сам по себе – в любви к людям, в природе собственной жизни, в любви к искусству как живой стихии, принявшей и его самого, и его особенные возможности включить реальность в искусство, переинтонировав жизнь в музыку жизни, правду наблюдаемого переживания в запечатленную правду преображенного и доверенного холсту и бумаге чувства, коему жить долго в атмосфере идеально волнующего созерцания в миг приближения к непознаваемой истине.
В работах Севостьянова сильна нота естественности. Это естественный художник! Марсель Пруст полагал отличительной чертой Льва Толстого присущий ему «внутренний закон»: когда Толстой работает, в нем говорит «внутренний закон».
Ощущение «внутреннего закона» нередко рождают работы весьма и весьма замечательных художников – из прошлого и настоящего.
Часто художники, оправдывая свое существование в профессии, работают с внутренней установкой некоего прикладного свойства, берутся за дело с намерением «создать шедевр».
У Севостьянова нет этой умышленности, он естественно правдив. Это очень важное качество. Оно позволяет ему быть органичным, природным, заряженным большой внутренней энергией. Представленные работы в этом убеждают. Как и в том, что Севостьянов – художник свободного полета. Независимый. Он очень серьезный и внутренне организованный человек. Знакомство с личностью самого художника только усиливает это впечатление.
Святослав Рихтер говорил о Сергее Прокофьеве, что он «сам творил энергию»! Это особый тип художника. Севостьянов из этого «энергетического круга». И речь здесь не о масштабе, измеряемом мировой известностью. Важна характеристика качества.
Кто-то из художников в основном «живет» энергией из образов, из общественного состояния, которое он может почувствовать. Одним словом, из источников, находящихся вовне. Севостьянов рождает энергию сам и выплескивает ее на своих полотнах. Может быть, это особенно ощутимо в его пастелях – технике пограничной, находящейся между графикой и живописью. Пастели Севостьянова – живопись особого рода, растворяющая реальность. Возникает иной мир, нежели тот, в котором существует сам художник и мы, зрители. Именно его энергия творит этот реально-идеальный мир, ту атмосферу, которой полнятся работы Севостьянова – в живописи эта энергия обретает силу цвета, напоенного движением души и открывающего «психологию красоты». И сам художник становится уже не «Автором», но «Доверенным лицом» мира сего. Полотна Севостьянова – не рисование с натуры, хотя натурой и жизненными впечатлениями наполнены все его работы, но перевоплощение переживаний художника по поводу реальной жизни, природы и человека в природе, наконец, человеческих отношений, какими они могли бы быть.
Работы Севостьянова по-своему идеальны. Идеален пейзаж, идеальны храмы, домики и улочки старого Владимира, идеальны бредущие по ним странные сгорбленные фигуры без лиц… Его работы нередко обретают какой-то библейский оттенок. В них пространство вне времени и время вне пространства.
…Можно, разумеется, говорить и о том, красивы ли картины Севостьянова, как соотносятся его выработанные для себя композиционные решения и пронзительно звучащая цветовая гамма… Можно. Но все это оказывается вдруг не столь существенным, потому как впечатление от работ Севостьянова на редкость целостное. Его искусство не «изобразительно», но сущностно. Мир художника не вокруг нас, он внутри него самого. Но мы можем узнать себя в этом мире художника: его живописные полотна и графические листы – сочинения с открытым финалом. Звучащее продолжение уже в нас самих.
…Красота дышит в полотнах Севостьянова. Здесь атмосфера дня, атмосфера жизни – город, простор озера, снежная долина… Это искусство выражения прежде всего. Вещи на картинах наполнены внутренним объемом, не связанным напрямую с очертаниями того или иного объекта. Сам по себе этот внутренний объем определяет форму.
…Художник ничего не может доказать. Он может только убедить или не убедить. И то лишь в момент исполнения, если речь идет о музыке, или в момент восприятия картины. Великая формула Станиславского «верю-не верю» практически исчерпывающая.
Работам Севостьянова я верю: он правдив. Не той правдой, которую можно потрогать. Но через атмосферу, создаваемую художником, мир его картин получает такую силу притягательности, что я готов в нем жить».
Профессор Андрей Золотов, заслуженный деятель искусств, действительный член Российской академии художеств, вице-президент Академии художеств.(Владимир Севостьянов/Государственный Русский музей, альманах. Вып.432)
Много лет назад мне довелось познакомиться к Владимиром Севостьяновым в его мастерской. Меня тронули его работы – неброские и проникновенные, в ту пору его искусство проживало свой «тихий» период. Еще более меня привлекла личность художника – скромного, тонкого и глубокого человека, очень по-особому мыслящего и воспринимающего мир. Эти впечатления утверждались по мере знакомства с его живописью и тетрадями, коим он доверял свои мысли о жизни, творчестве, искусстве.
«Сухой листок хранит память дерева. Если бы удалось нарисовать листок со своей тайной жизни…» Короткие дневниковые записи Владимира Севостьянова – есть не что иное, как свидетельства его сокровенной жизни. Открытия, прозрения, смутные догадки, наблюдения… «Болью сжимается сердце, когда увидишь, насколько совершенна бывает природа». «В красивом – всегда где-то боль». «Чем дальше я иду по своей дороге, тем больнее и дороже бывает мне увидеть лист дерева в синеве неба, и тем светлей и легче мой путь». Почему боль, не радость? Потому что все преходяще.
Дневник свидетельствует словами. «Тишина собирает слова. Они слетаются в тишину».
Живопись выражает пластикой цвета. Что значит – выразить свой внутренний мир? Для чего? Понять себя, найти ответы на одолевающие вопросы? Объяснить себя другим, вырваться из одиночества? Уберечь свое собственное открытие истины от все уносящего потока времени? («Художник как-то замедляет время для себя»). И что такое эта внутренняя жизнь, это непрерывное движение некой духовной субстанции, невидимое, но ощущаемое, чувствуемое как боль, замирание сердца, взлет души? Творчество художника Севостьянова целиком отдано пристальному вглядыванию, вслушиванию, вчувствованию, проникновению в ту неназываемую и неизображаемую область, о которой можно поведать только через искусство. «Рождение картины – всегда было и будет непостижимой тайной не только для зрителя, но и для художника».
Живопись Севостьянова напоминает древние фрески Владимирских храмов, вернее, напоминает то, что осталось от фресок. Будто время стерло все несущественное.
Что же существенно для Севостьянова? То, с чем соединилась его душа, в чем растворилась его телесная оболочка. В его работах – целостность мира. Принадлежность этому миру. Ощущение себя как его части, ощущения своего присутствия в нем, еще точнее – занимаемого собой места в пространстве мира. «Увидеть свое пространство в картине». «Весь мир в тебе, и ты в мире».
Его искусство очень интимное, личностное, исключает какой бы то ни было расчет, оно безоглядно. Один на один с натурой, распахнув душу. Боль любви и неизбежной разлуки. Не отсюда ли его стремление к архаичным формам – к вневременному, пребывающему всегда.
Взгляд художника – избирательно-созидательный. Он выстраивает гармонию «из себя», из души, из собственной духовной субстанции. В его полотнах таится нечто бытийное, предстояние перед вечностью. И сам он творец. «Творить – значит делать то, чего без тебя не было бы». «Я счастлив, что придумал свой мир, а мир придумал меня».
От живописи Севостьянова так же ноет душа, как от запахов туманной осени, пасмурного февральского дня. «Большая снежная зима – проживание детства».
Он обращается с цветом, как с величайшей ценностью. «Открытие цвета», как он говорит, «выращивание». Выращивание через собственное состояние, внутреннее движение. «Избавить цвет от материальности предмета. И дальше он приобретает иное значение, звучание». «Цвет неизвестно как появляется и неизвестно как заканчивается в работе». «Живопись – эмоция, трепет, живое дыхание. Исходит любовь от сердца и оживляет краску».
«Чувства сильнее мышления, их нельзя объяснить, поэтому они сильнее». Интуитивно-чувственное постижение окружающего. Это как-то связано с духовным познанием и обретением гармонии. «Я понял, что художник своими формами и красками должен выразить то, что есть в нем божественное – это видимый Бог, а искусство – это тоска по Богу».
«Искусство имеет смысл, если в наших душах открывается любовь».
Татьяна Нечаева, искусствовед, член-корреспондент РАХ
