В Галерее Назарова – «Круговерть». Название выставки московских художников Марии Красильниковой и Татьяны Новиковой оказалось говорящим
С начала по замыслу организаторов выставка должна была называться «Карусель», как одна из картин Марии Красильниковой. Однако позже пришло другое название – «Круговерть». И… понеслось. В этом месте можно сделать несколько ссылок на классиков, например, «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт». Или вспомнить Михаила Булкакова с Михаилом Зощенко. Так или иначе, но новое название изменило плавное течение жизни. Сначала как снег на голову случилась коммунальная катастрофа в стенах Галереи Назарова. Затем ураган в Москве снёс крышу дома Марии Красильниковой – это обстоятельство задержало художников в столице. Так что работать над экспозицией в Липецке пришлось почти в авральном режиме. А на самой выставке кругом пошла голова уже у посетителей – от красоты, таланта и многослойности работ мастеров.
«Скажи что-нибудь. Я хочу тебя увидеть», – сказал Сократ. И, как всегда, был прав. Одно дело смотреть на работы художников и вступать с ними в заочный диалог. И совсем другое – поговорить вживую. Слово художника воздействует на людей не меньше, чем его творчество.
Смешная история
Марию Красильникову в Липецке знают и любят давно – по персональной выставке в галерее Назарова и совместным проектам с супругом Игорем Пчельниковым, Александром Вагнером. Её творчество удивляет лёгкостью кисти, спешащей за мыслью, неожиданностью композиционных приёмов, умением минималистически кратко рассказать полновесные и глубокие истории о мире и людях.
– Мария Владиленовна, рады снова приветствовать вас в наших краях. Думаю, вам здесь интересно, раз периодически сюда возвращаетесь?
– В последнее время в связи с болезнью мужа (Игоря Владимировича Пчельникова, народного художника РФ, члена-корреспондента Российской Академии художеств, художника-монументалиста, живописца, выдающегося мастера, сыгравшего 60-х годах XX века важную роль в обновлении советской художественной культуры. – Прим. ред.) я в Липецке бываю реже, чем хотелось бы. В первую очередь моя любовь к Липецку связана с Александром Вагнером. Благодаря ему мы познакомились и с Татьяной Нечаевой, и с Александром Назаровым. Галерея Назарова хорошо известна не только в Москве, но и в стране. Здесь демонстрируются серьёзные выставки, сюда приезжают лучшие художники. Мы с Татьяной Николаевной Новиковой давно замыслили сделать что-то совместное, и когда встал вопрос, где показывать свои работы, выбрали липецкую Галерею Назарова.
– Как сложился ваш союз?
– Мы знакомы всю жизнь. Татьяна очень значимый художник, работающий со стеклом. Союз живописи и скульптуры вполне традиционен, а я считаю, что Татьяна Николаевна работает именно в жанре скульптуры, а не в декоративно-прикладном творчестве. Когда стали делать выставку, оказалось, что нас волнуют одни и те же темы, правда, смотрим мы на них с разных сторон. Мы друг другу интересны. Познакомились перед поступлением в институт, когда обе провалили вступительные экзамены. И отправились работать лаборантами на кафедры. А потом поступили и учились вместе, только выбрали разные специализации. Дружно прогуливали занятия, когда было малоинтересно.
– Вот говорят: он естественно стал художником, потому что вырос в творческой среде? А почему – естественно? Ваш отец – Владилен Красильников, народный архитектор России, – автор более ста проектов и зданий общественного назначения, среди которых Московский детский музыкальный театр имени Натальи Сац, цирк на Цветном бульваре, театрально-культурный центр имени Мейерхольда, Московский международный дом музыки. То есть вам предназначалась прямая дорога именно в творческий вуз?
– История того, как я захотела стать художником, очень смешная. Пётр Павлович Осовский (академик Российской академии художеств, народный художник СССР, член Союза художников СССР, лауреат Международной премии имени Шолохова.
– Прим. авт.) писал пейзаж «Московский Кремль» с крыши института «Гипротеатр», который возглавлял мой отец. И в благодарность пригласил нас к себе в мастерскую. Мне было пятнадцать лет, я выбирала, куда себя применить. Все интеллигентные дети умеют рисовать, играть на музыкальном инструменте и танцевать. Весь этот набор был и у меня. Казалось, прямая дорога в МАрхИ (Московский архитектурный институт. – Прим. авт.), где преподавали родители. Но дед-ботаник считал, что художественное образование – не то, нужно поступать в университет, хотя перспектива учить химию меня мало привлекала. До какого-то момента я находилась в подвешенном состоянии и уже было собиралась подавать документы на истфак МГУ. И тут «подвернулся» Пётр Павлович Осовский. В его мастерской было много света, так замечательно пахло маслом! И всё – для одного человека! И надо всего ничего – картины рисовать. А когда Пётр Павлович угостил компотом, я и поняла, чем должна заниматься. Мечты об архитектуре и истории были забыты, и я пошла учиться на художника. На сегодняшний день у меня есть своя мастерская, я умею варить компот и рисую картины. Жизнь удалась!
– Вы работаете вместе с отцом и с мужем, замечательным художником Игорем Пчельниковым. Сложно существовать в таком семейном трио?
– Для меня работать с папой и мужем, как дышать. Сложно дышать? Не знаю, не дышать не пробовала. Я сотрудничаю с разными художниками и архитекторами. Но с родными людьми намного сложнее. Ни один посторонний архитектор не позвонит в час ночи с предложением отложить твою стенку и взяться за люстру. Возразить здесь ничего нельзя – отец всегда прав.
– Татьяна Ивановна Нечаева охарактеризовала вас так: замыслы толпятся у неё и ждут своего часа. Вы до сих пор не испытываете проблем с идеями и вдохновением?
– Конечно. Если я не знаю, что делать, то не иду в мастерскую – у меня и так полно забот. А уж если я переступила порог мастерской, значит, знаю зачем. Бывает, что у человека источник вдохновения пересыхает, и он перестаёт быть художником – это состояние страшное. Я это видела, но меня Бог миловал. У меня случаются паузы в творчестве, тогда я занимаюсь домом, бытовыми вопросами.
– Коль уж толпа замыслов всё не редеет, значит, впереди много встреч. Будем ждать. И спасибо за беседу.
История вещей
Татьяна Новикова у нас впервые. Татьяна Николаевна – художник известный, в её творчестве нашли отражение традиции московской школы декоративно-прикладного искусства. Более 30 лет она работала в творческом союзе с Натальей Воликовой, которой не стало три года назад. Взаимопонимание и органичное дополнение друг друга привели к сращению и превращению их в одного автора. Работы Новиковой-Воликовой отображают тенденции современного искусства, использующего ассоциативные подтексты, иронию, абсурдность. Их отличает блистательное остроумие. На выставке в Липецке Наталья Воликова стала третьим незримым соавтором, многие работы подписаны её именем.
– Татьяна Николаевна, поделитесь своими первыми впечатлениями от липецкой площадки?
– Пространство галереи просто великолепное, мы сразу нашли общий язык с Татьяной Ивановной Нечаевой. Александр Васильевич Назаров – уникальный человек, нам бы такого в Москве. В залах очень уютно. В столице чего только нет, а здесь люди во многом нуждаются, в том числе в искусстве. Мне интересно узнавать новые пространства, новых художников.
– Вы – стеклянных дел мастер. Почему выбрали столь хрупкий материал?
– Случайность. Хотелось заниматься декоративным искусством, а чем именно – стеклом, тканью, керамикой – не определено. Но когда я начала работать со стеклом, поняла, что ничего другого и не нужно. Оно мне очень близко и пластически, и по характеру: долго думается и быстро делается. Очаровывает то, что стекло вроде есть и его вроде нет.
– В одной из рецензий прочитала, что ваш новаторский метод – в игровом подходе к созданию композиции. В чём это проявляется?*
– В поиске метафорических аналогов тому, о чём мы хотим сказать. Не знаю, можно ли это назвать игрой. Персонажи могут быть как будто игровыми, но они имеют под собой серьёзную мысль, о которой интересно думать и говорить, находить для неё форму воплощения.
– Вы пришли в профессию тоже повинуясь обстоятельствам?
– Мой прадедушка был художником-передвижником, оставил большую коллекцию картин. Папа – поэт, мама – медик. Так что я выросла в интеллигентной среде. С детства знала, что хочу стать художником. Хотя первая попытка отдать меня в художественную школу оказалась неудачной. Мы тогда жили в Ялте, педагог поставил задачу: нарисовать без линейки шахматную доску. Целый год я пыталась выполнить его задание. А потом ушла. Спустя некоторое время попала в художественный кружок, там к процессу воспитания юных дарований относились иначе, я увлеклась и рисовала без устали. И уже без этого не смогла.
– Ваша дорога в храм – это естественное желание прикоснуться к духовному искусству?
– Я пишу иконы, занимаюсь реставрацией. И до сих пор желание работать в церкви не иссякло. Храм – один из важнейших центров не только в нашей духовной жизни, но и в истории культуры. Церковное искусство, конечно, даёт ограничения, но с ними ты идёшь не во все стороны, а только вперёд. Правда, к сожалению, сегодня часто можно встретить неправильное понимание канонов – это сбивает людей с толку.
– Художнику легче существовать в современных свободных реалиях, нежели в атмосфере партийного контроля? Ещё несколько лет назад творили художники, далее по списку: писатели, поэты, режиссёры, актёры, философы, языковеды, на которых можно нравственно опереться. Они были значимыми фигурами в общественной жизни. По-моему в наши дни влияние людей культуры на сознание народа очень низкое?
– Раньше сильно ругали художественный совет, а сегодня почувствовали в нём необходимость. Я, например, страдаю, когда вижу безобразные изделия, попадаю в малохудожественное пространство. Но чтобы советовать, нужны специалисты. Самое страшное, что сами люди не хотят видеть и слышать высокое искусство. Мне кажется, что человек меняется в зависимости от того, какую музыку он слушает, какие книги читает, какую видит архитектуру. Сегодня главная идея – заработать денег. Многие художники тоже поддались этому влиянию. Конечно, без средств к существованию нам никак нельзя, но страшно возводить золотого тельца в культ. Сейчас среди художников больше тех, кто лишь декларирует себя таковыми. В авангардном искусстве небольшой процент по-настоящему авангардного искусства. Всё остальное – не имеет к нему никакого отношения, лишь название громкое. Настоящее искусство определяется по шлейфу: даже если, например, тебе на выставке не понравилось, ты ушёл, а послевкусие осталось. Оно заставляет заново переживать те или иные моменты, мысленно возвращаться к увиденному. А иногда люди в первые минуты испытывают восторг, а через час в душе и в памяти ничего не остаётся. Жизнь художника всегда сложная, но сегодня жалко смотреть на то, как мир вокруг изменяется.
– «Круговерть» – символ бесконечности круга или суеты мира и времени?
– Всё в одном. Нам хотелось передать состояние движения, захватить какое-то пространство жизни, чтобы оно не было декоративным, а вмещало многое.
– Когда стекло бьётся, расстраиваетесь?
– Когда ломается что-то нужное, жалею. Но жизнь предмета недолговечна. Хотя сейчас есть возможность склеить стеклянные изделия. Однажды мою «Персону» перед выставкой в одном из московских музеев уронили и разбили. Реставратор собрал её из мельчайших осколков и склеил. Я увидела её на следующий день и была поражена – «Персона» почти что воскресла. Это была история вещи. Тогда я поняла, что у каждого произведения есть своя история и её нужно принимать.
– Вы много лет работали в партнёрстве с Натальей Воликовой. Сейчас – дуэт с Марией Красильниковой. Вам так важно ощущать рядом плечо соратника?
– Так счастливо произошло в моей жизни. Я к этому не стремилось, но это случилось, и мне радостна такая случайность. Нас с Натальей соединил Союз художников, и такие разные мы оказались по большому счёту единомышленниками. После ученического сотрудничества началась пора добровольного творческого тандема, мы друг друга дополняли. Наташа любила возиться с материалом, мне нравилось выдвигать идеи и разрабатывать темы. Наше сотворчество меня избавило от излишней сентиментальности, от любования собой, Наташу дисциплинировало. Мы с ней никогда ни о чём не договаривались, даже о деньгах – делили пополам, всё текло как река. Когда Наташи не стало, мне даже некоторое время не хотелось работать. Она была и соавтором, и зрителем. Это после её смерти я поняла, что в первую очередь работала для Наташи… Она была первым человеком, профессионалом, который оценивал мою работу.
– Надеюсь, судьба вам дарует ещё не один творческий союз. Спасибо, что приехали к нам и поделились своими стеклянными, хрупкими историями.
