В кратком своем жизнеописании художница Наталья Захарова то ли случайно, то ли осознанно воспользовалась строчками несправедливо забытого поэта-фронтовика. О непрославленном, рядовом защитнике Отечества он когда-то сказал: «А был он лишь солдат простой, без званий и наград».
Вот и Захарова как будто бы без особой надобности, может, даже с легкой улыбкой сообщает: нет у нее, одаренного, самобытного мастера, никаких наград и отличий. Разумеется, в этих словах ни обиды, ни горечи. Скорее, это сигнал догадливой публике: она свободна. Она не суетилась, ища внешнего, материального признания своих заслуг. Главное для творца, как для того безвестного, стойкого солдата великой войны: храбро, до конца защищать то, что дорого, без чего жизнь теряет смысл — русскую традицию, русскую веру, оставленный на твое попечение духовный опыт предков.
«Деревянное небо» — так называется экспозиция очередной гостьи липецкой Галереи Назарова. Скульптура в православных храмах — редкость. Тем не менее Захарова предпочла именно этот путь к вере, эту форму диалога с людьми. И чувствует себя на зависть раскованной, при том что ничуть не изменяет канону. Ей, разумеется, чужды любые постмодернистские игры и провокации. Она глубоко серьезна, сосредоточена, хотя и не избегает подчас острых, проникающих в самое сердце зрителя трансформаций классических мотивов — то откровенных, то едва уловимых. Ее сюжеты и образы пропитаны душевным теплом и мудростью.
В раскрашенном объемном дереве заключен колоссальный заряд духовности. Требовательность и сочувствие, готовность разделить с ближним и дальним его боль — как бы две доминанты этого искусства. Потому-то на выставке соседствуют и тот самый суровый шестикрылый серафим, что некогда явился поэту в его «Пророке», и горестно прикрывший плачущие глаза летящий ангел, не отчужденный, не изолированный в своей неуязвимости от обреченных на тяжкие испытания смертных.
Богослов и философ Владимир Соловьев писал: «Русская идея — это то, что Бог предвечно ожидает от этой нации, которая должна служить всему человечеству». Формула, разумеется, справедливая, но как бы односторонняя, если иметь в виду творчество Захаровой. Ее правда несколько, что ли, не совпадает с абстрактными, глобальными первоосновами. У нее русская идея пропитана потребностью утешить каждого, чья душа не ослеплена, не лишена слуха. В захаровских произведениях необычайно сильны сердечная отзывчивость, интимность, свойственная тайному общению чуткого исповедника и верующего, что пришел излить душу. Даже при последних вздохах и стонах гибнущего мира ты не одинок. Бог, что живет в тебе, не покидает тебя. И ангел, чьи глаза закрыты, чтобы не видеть твоих страхов, мук, раскаяния, — на твоей стороне. И как знать, не в том ли и залог спасения от нечистой совести, и огонек надежды во мраке грозных пророчеств и непреклонности суда?
Важно
Не репортерское это дело — блуждать по запутанным лабиринтам между религией и искусством. Но притягивают и верующих, и неверующих, и колеблющихся творения Захаровой. Перед их обаянием и красотой (а в православии красота нередко толковалась как добро) мало кто устоит.
