Столы под сумеречными вечерними деревьями сада, накрытые белоснежными скатертями. Танцующие опять-таки в саду, а может быть, в парке пары. Впрочем, люди ли это или всего лишь видения, белые бесплотные, легкие призраки? Повеет ветерок, и они растают, исчезнут при первом его дуновении…

Вечерняя прогулка — под своенравной свободной кистью художника не имеет ни малейшего отношения к бытовым, жанровым зарисовкам. Перед нами разворачивается безмолвный, торжественный, метафизический ритуал шествия. Что он символизирует — человеческую участь, движение, покорное законам жизни и смерти, начала и конца?

Ирина Лаврова предлагает зрителю загадки. Отгадки, ответы, смыслы, которые, кажется, ты вот-вот уловишь, мерцают подобно излюбленным Лавровой свечам, плошкам, керосиновым лампам. Но уверенности, что ты что-то понял и способен перевести в слова, нет никакой. Завораживающая и тревожная прелесть лавровской живописи, лавровских символов, пожалуй, в первую очередь и заключается в невозможности их постичь, истолковать, исчерпать.

Ее «Голубая девочка» или «Девочка с попугаем» красивы, изысканны, но они не дети, а скорее большие нарядные куклы. Ее садовые пейзажи далеки от природы, зато напоминают спектакль, когда на сценических подмостках условные персонажи разыгрывают таинственное действо — балаганное, вертепное или светское, какие любили устраивать для узкого круга владельцы дворянских усадеб.

Наша современница, художница-шестидесятница Лаврова уравнивала в правах впечатления и от реальности, и те, что поселились в ее памяти, душе, снах благодаря мастерам ушедших эпох. Причем не только живописцам, скульпторам, графикам, но и, предположим, поэтам Серебряного века. Клоуны с выбеленными лицами в композициях Лавровой заставляют вспомнить о балаганчике Блока. А где-то возникают ассоциации с Михаилом Кузьминым или даже Игорем Северяниным. И это в мире Ирины Лавровой оказывается столь же органичным, как и переклички с Шагалом (в одном из «садовых» холстов художницы появляются летающие музыканты) или Константином Сомовым, восхищавшимся галантными аристократическими празднествами, маскарадами.

Столь откровенное «выключение» из социального, политического, тематического контекста второй половины минувшего столетия можно, вероятно, трактовать как скрытый протест против ангажированности, идеологической обязаловки, соцреалистического канона.

Каждый мастер — а Лаврова, разумеется, стопроцентно заслуживает этого титула — по-своему взаимодействует со своим временем. Времена, по словам поэта, не выбирают, в них живут и умирают. Но можно, раз уж не дано выбирать время, создать отдельное параллельное пространство. Хотя абсолютная отрешенность практически исключена. И, наверное, в полной причудливых метаморфоз живописи Ирины Лавровой атмосфера зыбкости, призрачности даже каменных строений, деревьев, людей исподволь как-то была связана с происходившим за стенами мастерской.

И еще…

Галерея Назарова, где на минувшей неделе открылась экспозиция Ирины Лавровой, продолжает удивлять. Для одних липчан владелец галереи Александр Назаров и арт-директор Татьяна Нечаева открывают неизвестные провинции имена. Другим, более подготовленным, дают шанс увидеть оригиналы произведений, которые поклонники знают лишь по репродукциям. Выставка Лавровой в том же ряду, когда просвещение и посвящение нельзя разделить.