Как-то ненадолго ставший модным скульптор закапризничал. Вспоминая об этом, Валентин Катаев иронически писал, что новоявленный гений поносил Родена и Бурделя, сетовал на отсутствие достойных сюжетов, а главное — ему не нравились ни какие материалы: ни медь, ни бронза, ни чугун, ни банальный мрамор, ни гранит, ни бетон, ни дерево, ни стекло.
Может, я ошибаюсь, но такая кокетливая игра в перманентный творческий кризис была бы абсолютно неинтересна народному художнику России, блестящему липецкому ваятелю Юрию Гришко. Он создает и выразительные пластические миниатюры, и монументы для улиц и площадей родного города из камня и металла, вкладывая в этот труд свои переживания и размышления о прекрасном и яростном мире, говоря словами Андрея Платонова.
Я любовался в мастерской Юрия Дмитриевича пластилиновыми портретами Пушкина, Толстого, Бунина. Это были лишь пробы, наброски будущих скульптур. Но они воспринимались как завершенные произведения и впечатляли не только точностью и самобытностью формы, но и психологизмом, пониманием героя и его времени, драматизма судьбы человеческой.
Нет достойных сюжетов? Бог ты мой, что за чепуха! Гришко способен увлечься и личностью выдающегося исторического деятеля, и почти случайно переступившей порог его мастерской девочки, девушки, женщины. В них ему открываются тайна, вечная прелесть, грация, поэзия женственного начала. Эти работы у Юрия Дмитриевича на зависть свободные, радостные. Увидеть всю многоликость красоты женского тела, неповторимость жеста душевного движения подчас дано лишь по-особому устроенному глазу художника. Увидеть и пусть на самый краткий срок влюбиться, чтобы возникла потребность разделить свою влюбленность, свое открытие со зрителем. Не случайно сам Юрий Дмитриевич говорит: «Если художник не влюблен, то можно в мастерскую не входить».
И вот владельцу Галереи Назарова и искусствоведу Татьяне Нечаевой пришла счастливая мысль — собрать и показать липчанам женские скульптуры Гришко. И еще более удачная идея — объединить их с холстами народного художника России Виктора Сорокина. В этом Александра Назарова поддержали специалисты областного художественного музея и Дома Мастера, а также коллекционеры, хранящие практически незнакомые широкой аудитории сорокинские творения. И вот сегодня в камерных залах галереи живописная поэзия Виктора Семеновича ведет несловесный, но о многом способный рассказать публике диалог с объемными миниатюрами Юрия Дмитриевича.
Сорокин и Гришко шли рядом, дружили десятки лет. Правда, скульптор неизменно считал живописца не просто старшим товарищем, но наставником — не в ремесле, а в творческом постижении и преображении реальности. Справедливо и мудро, что сегодня, спустя годы после ухода Сорокина, слава Богу, здравствующий, продолжающий работать Гришко вновь встретился с гуру многих липецких, да и не только липецких, художников в общей экспозиции.
Кстати, два мастера не впервые выступают, так сказать, дуэтом. Их совместные выставки, вспоминает Татьяна Нечаева, уже лет тридцать-тридцать пять назад привлекали внимание. Они проходили, кроме Липецка, и в Москве, и еще не в Санкт-Петербурге, а Ленинграде. Что, вероятно, и подвигло Александра Назарова повторить тот давний опыт. И все же такой экспозиции, как нынешняя, никогда не было. Устроители назвали ее, не мудрствуя лукаво: «Женская модель».
Для кого-нибудь, допускаю, будет неожиданностью, сколько женских изображений осталось в творческом наследии Сорокина. На других выставках они появлялись, но их заслоняли пейзажи и натюрморты, прославившие нашего земляка-живописца в России и мире. А тут перед нами разворачивается ретроспектива, начинающаяся с как будто бы еще не совсем сорокинского портрета жены, созданного в пятидесятые годы, до шедевров последнего времени, когда мастер уже не беспокоился о том, что будет говорить «княгиня Марья Алексеевна» — зашоренные ревнители казенного реализма или начальство, обожавшее гладенькие, тщательные картинки желательно с заводскими трубами.
К слову, в пору зрелости Сорокин все меньше думал о внешнем сходстве, о психологических нюансах. Он говорил: «Все,что красиво, то и интересно для художника». Но словно бы помимо его усилий и воли произведения Виктора Семеновича наполнялись особым содержанием. Красота обретала философский смысл, становилась мостком между жизнью мира и жизнью души.
