Забреди по недоразумению на выставку графики Гарифа Басырова прапрапраправнук главначпупса Победоносикова, он бы возмутился:

— Мой прославленный Маяковским предок требовал: сделайте мне красиво! А ваш Басыров разве делает красиво? Где ласкающие взор гламурные натюрморты, пейзажи, эротические барышни? Эти рисунки озадачивают и раздражают. Какие-то шкафообразные, засыпающие на ходу мужики в допотопных толстых пальто. Даже на загородной прогулке они не выпускают из рук огромные портфели. Кто-то неведомо куда и зачем тащит пузатые мешки, баулы, рюкзаки. Кто-то застывает на месте, цепенеет, окаменевает, превращаясь в нелепо величественный монумент самому себе. Нет, мне не нравится!

Свободный человек

А ведь Победоносиков прав. Басыров не хотел во что бы то ни стало нравиться ни чиновникам от искусства, ни профанам, ни коллегам. Последние, случалось, завидовали его таланту и тихой непреклонной независимости. А иногда удивлялись: чего ради он дразнит своими парадоксами и гротесками публику, держась в стороне и от официально одобренного оптимистического мейнстрима, и от протестных диссидентских игр?

Из беседы с женой художника Инной Литвин:

— Он принадлежал к творцам-одиночкам. Был строг, но не к окружающим, а к собственным поступкам. И за всю жизнь не совершил ничего постыдного, недостойного. Оттого, наверное, тот, кто шустрил, шестерил, хлопоча о карьере, деньгах, успехе, испытывал рядом с ним неуютное чувство. Он сохранял свободу и в самые несвободные времена.

Спор о творчестве

Нетрудно вообразить, как посетители Галереи Назарова, стоя перед графическими листами Басырова, столкнутся и непримиримо разойдутся в оценках и приговорах.

— А все-таки это просто карикатуры. Но не забавные, не смешные, а депрессивные, — скажет один.

— Однако вы же не назовете карикатурами офорты Гойи, допустим, «Капричос». Гротеск бывает трагическим. Вот у Басырова он как раз такой, — возразит другой.

— Он был талантливый, но холодный мастер. Он смотрел на свое время, на своих современников отстраненно, иногда с издевкой, — заметит третий.

— «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей», — попробует защитить художника цитатой из классики четвертый.

— Недобрый взгляд? Нелюбовь? Презрение? — удивится очередной оппонент. — Да все наоборот! В самых острых сатирических работах Басырова угадываются сочувствие и симпатия. Пусть под тяжелыми, замедленными шагами его персонажей земля словно прогибается, проваливается. Пусть они и вправду погружаются в сон как в кому. Даже когда метафизический ветер поднимает эти странные существа в воздух и они летят ну прямо как влюбленные у Шагала, им не дано пробудиться. Они не умеют улыбаться. Они чужие в мире природы, деревьев, травинок, цветочков, наконец, звезд над головой. Но и в них теплится ощущение недоступной, но великой тайны бытия. Что-то заставляет этих бедолаг со страшным усилием, со скрипом во всем теле наклоняться к хилому цветочку у ног и поднимать глаза вверх, растерянно обнаруживая там звездные бездны. У Басырова не зря родился целый цикл, так и названный: «Космос». Здесь язвительность теснится лирикой, поэзией.

В разговор вступает новый собеседник:

— На чей-то вкус эта графика угрюмая. Но если не просто скользить взглядом по поверхности листа, то вспомнишь Блока: «Простим угрюмство. Разве это сокрытый двигатель его? Он весь дитя добра и света, он весь свободы торжество».

Из беседы с женой художника:

— Гариф любил музыку. Особенно Баха… Впрочем, он с удовольствием слушал и джаз, и «Битлз». И, конечно, Высоцкого. Думаю, с Высоцким у Басырова была одна группа крови. И миссия у них в те годы оказалась одна: они оба выразили свою эпоху. Вот я слышу, дескать, Басыров был избыточно язвителен, саркастичен. И меня тянет спросить: а у Высоцкого в песнях неужели меньше горечи, едкости, боли?*

— Ну да, разумеется. «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята».

— Не будем путать доброту и благодушие. Ни Высоцкий, ни Басыров не были благодушными. Гариф остро переживал исходный драматизм, трагизм — нет, не конкретной эпохи, а человеческого существования. Ему претило, если его графику пытались замкнуть в границы социальной сатиры. Он-то вел диалог со зрителем об экзистенциальных и архетипических началах. А по жизни Гариф был отзывчив, сострадателен. Что не могло, прямо ли, косвенно ли, не проявиться в его творчестве.

— Согласен, Ида Оскаровна. Не напрасно проницательный искусствовед написал, что Басыров не столько что-то там обличает и разоблачает, сколько примиряет нас и со временем, и с самими собой. Как сказано опять же в бардовской песне: «А жизнь такова, какова она есть, и больше никакова…»

Шестидесятник навсегда

В семидесятые годы повзрослевшие, в чем-то разочаровавшиеся дети шестидесятнической «оттепели» неожиданно стали усердными читателями журнала… «Химия и жизнь». Вернее, они его не читали, а листали, отыскивая будоражащие воображение иллюстрации Гарифа Басырова. Он был главным оформителем этого аполитичного, научно-просветительского издания.

Из беседы с женой художника:

— Он был истинным шестидесятником. Можно сказать, еще до рождения. Гариф ведь на свет появился за колючей проволокой, в небезызвестном АЛЖИРе. Эта аббревиатура расшифровывается так: Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Мать Гарифа попала туда, как раз когда была им беременна. Правда, он не спекулировал этим, как стало модно в девяностые, вот, мол, я уже в материнском чреве оказался жертвой режима. Хотя до восемьдесят пятого считался невыездным. Но у Гарифа не было непреодолимой охоты к перемене мест. После перестройки мы с ним поездили по миру. За рубежом проходили его выставки, он получал там разные почетные награды. Однако иностранные впечатления не служили ему источником вдохновения. Его притягивали душа, судьба, суть человека, а не передвижения в пространстве. Он умел как никто воплотить в штрихе и плотность земли, и невесомость неба. Но по-настоящему важным для него были тайна, метафизика мира. Наверное, поэтому он в девяностые годы занялся нефигуративными композициями. Да еще создал и ошеломляющие скульптуры, которые называл инкубусами. До последнего дня Басыров был искателем и идеалистом.

— В последние годы он чувствовал себя не только внутренне свободным, но и востребованным?

— Лишь в начале перемен. Тогда предложений хватало. Случались весьма неожиданные. Я повеселилась, когда Гарифу позвонили из журнала «Трезвость и культура»: мы будем публиковать повесть… «Москва — Петушки» и просим именно вас сделать к ней иллюстрации. Представляете: повесть о любителе «Зубровки» и «Слезы комсомолки» в журнале, пропагандирующем трезвый образ жизни. Гариф нарисовал четыре разворота. Сегодня эти номера — библиографическая редкость, за ними гоняются коллекционеры.

— Я вас перебью: Басыров, я знаю, много иллюстрировал и журналы, и книги.

— Особенно западных авторов. Как шестидесятник он любил Фолкнера, американских фантастов. А совсем юным проиллюстрировал «Мастера и Маргариту». Это была его дипломная работа во ВГИКе. За нее ему несправедливо поставили четверку. Зато рисунки Гарифа случайно увидела Елена Сергеевна Булгакова. И они ей страшно понравились. Вдова писателя оставила для автора письмо — предложила встретиться, познакомиться. Но письмо Басырову не передали.

— Вы сказали, Басыров получал много заказов в перестроечные годы. А потом?

— Потом наступила глухая тишина. Видимо, всем было не до искусства. Но я его успокаивала по Булгакову: все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать. И он дождался: его позвали оформлять «Промышленную газету». Затем опять безденежье. Но Господь, закрывая дверь, открывает форточку. Новый заказ — сделать в фирменной басыровской манере календарь. За него мы получили три с лишним тысячи, и не рублей, а долларов. А там — звонок из Америки. Русский культуролог, давно эмигрировавший в Штаты, просил, чтобы Басыров, а не кто-либо еще, оформил задуманную им книгу. Но когда заказчик позвонил второй раз, я вынуждена была сообщить ему горестную весть: Гарифа не стало.

— Сейчас, однако, интерес к Басырову ощутим…

— Я надеюсь устроить большую выставку на Гоголевском бульваре, там есть помещение с одиннадцатью залами. Мне кажется, это будет событием даже для избалованной громкими экспозициями и именами Москвы.

А пока, благодаря известному коллекционеру и меценату Александру Назарову, десятки замечательных произведений Гарифа Басырова выставлены в Липецке, в Галерее Назарова. Нам повезло. Грешно упустить такой случай, земляки!