Она начинала как утонченная, искушенная последовательница западных мастеров. Когда-то я влюбился в иллюстрации Татьяны Мавриной к роману Анатолия Франса «Боги жаждут». Его довоенное академическое издание я берегу много десятилетий, прежде всего благодаря изящным, истинно французским рисункам художницы, которая не устояла перед обаянием импрессионистов, графики Пикассо и Матисса.

Тем удивительнее, что потом Маврина, пройдя эту, безусловно, прекрасную школу, обратилась к глубинным, корневым русским традициям. Талантливая «западница» стала самобытным продолжателем народного искусства, ощутила кровное родство с безымянными авторами лубочных картинок. Она перенесла на бумагу интонации и мелодии детских колыбельных, дух волшебных фольклорных историй. Она превратила в простодушно-лукавые изображения героев из сказок, собранных Афанасьевым, или пушкинского «Царя Салтана». На счету Мавриной иллюстрации к двум сотням с лишним книжек.

Так что не случайно в Галерее Назарова посетители могут сегодня перелистать эти тома вроде «Лукоморья» или сборников тех же афанасьевских сказок. Но выставка Татьяны Мавриной, организованная как совместный проект двух галерей — липецкой и московской «Веллум», дает завидный шанс увидеть, оценить еще одну ипостась блестящего графика — пейзажи на всю жизнь очаровавшего Татьяну Алексеевну Подмосковья.

Она не уставала рисовать эти слободки, осенние или зимние дороги, птиц, летящих над тихими церквами, облака, березы, какой-нибудь выкрашенный в оранжевый цвет домишко с шапкой снега на крыше или увиденную как бы взглядом ребенка таинственную глубину чащи, возвращающую нас к излюбленным мавринским сказочным мотивам. Акварели соседствуют с виртуозно сплетенными из вьющихся линий, узоров рисунками, сделанными тушью. Зрителю передается наслаждение, которое пережила художница, легко, вольно, почти небрежно касаясь пером поверхности бумаги. Такие наброски коллеги Мавриной иногда называют почеркушками. Ну, зарисовали что-то там с ходу, чтобы не забыть и потом как-нибудь использовать. Но у Мавриной эти «почеркушки», сохраняя всю прелесть импровизированной мимолетности, в действительности законченные произведения, раскрывающие самую суть и того, что было перед глазами художника, и того, что происходило в его душе. К этим работам не найти эпиграфа лучше, нежели пастернаковская строчка: «И чем случайней, тем вернее слагаются стихи навзрыд…» Слова эти абсолютно уместны, если говорить о «портретах» мавринского Подмосковья.

Кстати, судя по всему, именно русские пейзажи, русская архитектура решительно изменили художническую судьбу графика. Они определили поворот к народному началу, к духу родной земли, который пронизывает и вдохновляет все ее зрелое творчество. Примечательно, что она особенно остро ощутила потребность рисовать то, что дорого, среди чего росла, жила, во что верила, в годы Великой Отечественной. Как она сама однажды сказала: «Все, что люблю и рисую…» Для нее любить означало рисовать. А рисовать было синонимом слова «любить»…

В экспозиции Галереи Назарова — десятки альбомных листов. Одна их серия помечена семидесятыми-восьмидесятыми годами ушедшего века. Вторая создавалась в течение недели — с восьмого по семнадцатое января 1989 года. Наверное, эти временные координаты были для автора важны. Маврина создавала эти циклы на излете восьмого десятка жизни. И, похоже, считала себя обязанной запечатлеть накануне всевозможных перемен эту «уходящую натуру», эту негромкую красоту, которую время, скорее всего, не убережет, не пощадит…