Кто-то из художников ищет свежие впечатления, экзотические сюжеты в странствиях за тридевять земель. А кому-то достаточно всего-навсего выйти и вскопать шесть дачных соток.
Или просто раздвинуть занавеску на окне и вдруг словно впервые увидеть одноэтажную улочку райцентра, почувствовать прелесть домишек с заснеженными крышами, деревьев в инее, под которыми не торопясь движется незнакомый ему, но почему-то совсем не чужой прохожий. И он берется за карандаш, делает первый набросок, а потом, добавив щепотку воображения, превращает беглый рисунок в большую картину.
Александр Бабин принадлежит именно к таким живописцам. Что ему дальние края! Он, даже прожив в Москве полвека, так и не стал своим в столичном мегаполисе. В творчестве 70-летнего мастера опять и опять возникает эхо детства в тихом Березовске, что под Екатеринбургом. И его по сей день тянет в похожие на Березовск городки и поселки с их несуетными ритмами, не совпадающими с московской пестротой, шумом, толпами безразличных друг к другу людей. Вот и выставка Бабина в липецкой Галерее Назарова не случайно называется этим непретенциозным блаженным словом «Провинция».
Из монолога художника:
Мне скучно изображать коробки небоскребов. Их геометрия безлика. А провинциальная архитектура вроде как кособокая, обладает теплотой, человечностью, передает нерушимую связь с природой тех, кто обитает в этих домах. В молодости, бывало, я испытывал растерянность, чуть ли не страх: что писать, как писать? Сейчас я хорошо знаю ответы на все «что?» и «как?». Наше искусство теряет смысл, когда ты, пусть и мастеровито, воспроизводишь на холсте по-настоящему тобою не пережитое, не рожденное душевным трепетом. Вот Ван Гог. Он писал кусты, виноградники, подсолнухи. И это не помешало ему стать Ван Гогом.
Кажется, сильнее всего Александра Бабина отталкивает неотличимость разных авторов друг от друга. Унылое однообразие иных экспозиций представляется ему непростительным грехом против художнического призвания. Сам он долго и бескомпромиссно искал собственную манеру, свой особый взгляд на мир, на ту же русскую провинцию. Так что, пожалуй, любую выставку из ста с лишним, где демонстрировались его творения, он мог бы с полным правом по примеру Цветаевой назвать «Моя провинция».
После училища Бабин два десятка лет занимался ювелирным ремеслом. Все у него было: и авторитет, и неплохие заработки. Но наступил срок, и он выбрал стезю живописца. Возможно, сказалось влияние старшего брата Валерия, тоже самобытного художника. Или пример матери, что после ухода на пенсию неожиданно взялась за кисть. У нее за плечами не было никаких училищ и академий. Но природа одарила женщину поразительной способностью передавать в красках стихию красоты и чистоты, чему стоило бы позавидовать любому профессионалу.
Из монолога художника:
Злоба дня, какие-то политические коллизии, равно как и модные «измы» для меня не интересны. Они преходящи. Если художник избирает этот путь, он остается в прошлом вместе с эпохой, которую слишком уж старался обслуживать. А картина, она ведь в идеале надолго, быть может, навсегда. Я в это верю. А уж как сложится, достанет ли тебе духовности, искренности, таланта — вопрос отдельный. Иной раз что-то делаешь, вроде, увлеченно, с радостью, а глянешь и понимаешь: не то. Получилось что-то салонное, банальное.
У него были прекрасные учителя, в их числе Илларион Голицын, Евгений Расторгуев. Последний открыл Бабину секреты цвета. Не мудри, говорил он. Тебе не нужны десятки, сотни красок. Возьми, допустим, один-единственный серый тон и найди в нем множество оттенков, тонких отношений. Без сюжета, без реальной основы в живописи нет жизни. А без цвета нет самой живописи. Бабин, мало сказать, усвоил уроки наставника. Его стиль, сочетающий мягкость, лиричность и властную, снайперски точную линию, узнается мгновенно. Бабинские картины маслом напоминают акварели, пастели. Чем особенно удивляют и завораживают. А верность главной теме его жизни и судьбы — провинции, ее умиротворяющей, спасительной гармонии бытия превращают встречу с этими холстами в подобие сеанса психотерапии. Он настойчиво повторяет, что стремится создавать пейзажи и натюрморты светлые, вернее, просветленные. Речь не о колорите. Светоносным может быть и ночной пейзаж. И внутренний свет, излучаемый его произведениями, по-своему отражается в каждом зрителе, к которому художник обращается по собственному его выражению с открытым сердцем.
