Свою жизнь заслуженный художник России Елена Ненастина сравнивает с путешествием. И вкладывает в это сравнение не прямой и не банальный смысл.

Ей интересно жить. Интересно странствовать по белу свету, удивляясь и радуясь разнообразию, многоликости мира, где сосуществуют улочки и дворики детства в родном Ельце и экзотические, прокаленные солнцем страны с их потемневшими камнями, храмами, статуями богов, чьи имена так непривычны для русского уха.

Из реальности в фантазию

Да, художницу манят пространства и земли, далекие от ее, уроженки средней полосы России, города. Но что в конце концов для нас расстояния в эпоху скоростных поездов, автомобилей, самолетов? Однако речь в первую очередь не о географической удаленности, а о другой истории, другой реальности, других представлениях о прекрасном, воплощенных в архитектуре мечетей и пагод, растворенных в зелени, синеве неба, запах и звуках.

Елена Ненастина подтверждает правоту классика: русская душа на редкость отзывчива и способна пусть не обязательно полюбить, но принять все, что кардинально не совпадает с верой, традициями, пристрастиями ее предков. Художница привозит из путешествий пейзажи, перемешивая в них реальное и воображаемое. Она работает словно бы по памяти, обобщая, не размениваясь на мелочные подробности, не заботясь о формальной «похожести».

Но вот произведения, пропитанные ностальгией по елецким детству и юности, все-таки похожи, достоверны в обыденном толковании этого слова. Они как бы выплывают из минувшего времени, осененные сдержанной нежностью, отмеченные мягкостью и теплотой цветовых переходов. Автору, по-моему, хочется прежде всего сохранить и передать дальше то, что живет в сердце, с чего все начиналось.

Палитра цвета

Зато, допустим, изображая Бухару, Ненастина отпускает на волю фантазию. И превращает открывшееся ей почти в абстрактные композиции. Пейзаж сближается с узором прославленных бухарских ковров. Дотошно следовать велениям натуры как творческая задача ее не увлекает. Она разгадывает тайны Бухары или Сербии, Марокко или Парижа, прислушиваясь к зазвучавшей лишь для нее одной мелодии, чтобы перевести музыку в цветовую палитру. И палитра эта гибко, послушно каждый раз меняется, а пейзажи противостоят туристскому верхоглядству, глянцу рекламных буклетов, да и эстетическим подсказкам порой самых талантливых предшественников.

Голубое Марокко. Суровая тяжесть культовых сооружений Камбоджи. Мастер передает ее с максимальной убедительностью. Время обтекает эти строения. Они принадлежат вечности и безразличны к его бегу, к любым переменам вокруг. А Париж лишен хрестоматийной яркости, праздничности. Ненастина не спешила запечатлеть растиражированные площади, бульвары, памятники. Ее сильнее притягивает какой-нибудь старый мост, по самой своей природе чуждый импрессионисткой трепетности. Париж Ненастиной будничный, повседневный, не сумрачный, но не праздный и не праздничный.

Вообще работы художницы приводят на память строчку Мандельштама: «Сестры тяжесть и нежность…».

А по соседству с Парижем, Египтом, Лаосом, так сказать, сразу за поворотом небольшого зала Галереи Назарова, где открыта экспозиция Ненастиной, — белые ночи Петербурга. Город в молочном мареве, город-видение, город-сон. В славной компании знаменитых литераторов и товарищей по ремеслу автор воспринимает его именно так. Державная питерская поэзия на грани и за гранью иллюзии.

Вероятно, искусствоведы сумеют рассказать, какими средствами достигает художница реализации задуманного. Она использует сложную авторскую технику, до которой, признаться, мне, обычному зрителю, нет дела. Я просто иду, смотрю и отдаюсь обаянию одаренного мастера. Я путешествую с ним по городам и весям, а заодно и по заповедным, быть может, до того неизвестным мне самому уголкам собственной души. И эти открытия стоят не меньше, чем неисчислимые чудеса и диковинки всего земного шара.